...Я сидела у окна и курила. Я любила так отдыхать, сидя в удобном плетеном кресле, ни о чем не думая. За окном был теплый летний вечер. Леночка лежала на диване и читала книгу.

—   Так интересно ездить и видеть все новое. Я бы хотела объездить весь мир, но пока что я была только в Молдавии и Прибалтике, — сказала Леночка.

— А я была там, где никто не был, — на Чукотке, я объездила весь Дальний Восток, а в Молдавии еще не была. Мне очень хочется туда съездить.

— Тетя Таня, расскажите что-нибудь о Чукотке. Там, наверно, все очень необычно.

Я смотрела на дым, улетающий в окно, и передо мной появилось побережье Берингова моря, на котором мы высадились в том далеком 1955 году. Кругом цвели удивительно яркие цветы — белые, красные, синие, чистая, сочная трава, а потом все это покрылось снегом и внезапно наступила зима в августе месяце. Сейчас тоже август, в Москве еще лето.

Мне не хотелось говорить, но Лена ждала, и мне нужно было рассказать ей о Чукотке. Она еще совсем маленькая, ей 15 лет, и она не знает, как бывает коварна природа и сколько страданий выпадает на долю человека в жизни и особенно в далеких странствиях.

Мне было тогда 24 года. Чукотка была моей первой далекой поездкой. Нас было восемь человек. Нас привезли из бухты Провидения на маленьком пароходике на совершенно дикий, необитаемый берег Берингова пролива. Было лето, цвели цветы, все было необычно, сказочно, по берегу разбросаны черепа и кости китов — огромные, неуклюжие. Мы поставили палатки, натягивая их на эти огромные кости и укрепляя китовыми черепами. Перед нами плескалось Берингово море, по которому плавали льдины. Все было изумительно, все мы были молоды и полны сил.

Самым старшим из нас был Михаил Иванович, он нанялся рабочим в геологическую партию, чтобы заработать денег и уехать домой. Он за что-то был сослан на север, я никогда ни о чем его не спрашивала, ему было 40 лет. Он звал меня дочкой и как-то рассказал мне, что он на самом деле бухгалтер. Он был полный, у него было больное сердце, и выглядел он гораздо старше своих лет.

Начальником отряда был Юра, с ним была жена, тоже геолог, они недавно поженились и очень любили друг друга. Еще был молодой геофизик Миша, худенький и очень болезненный. Его не пропускала медкомиссия на север, но он все же как-то поехал, он недавно женился и хотел заработать побольше денег. Он погиб.

— Как же это случилось?

— Я расскажу.

Чукотка очень коварна. Там сегодня лето, а завтра зима. И еще погиб студент пятого курса Миля С. — высокий, здоровый парень. Мы разделились на два отряда, один отряд должен был идти в сопки на 30 километров, второй — на 7 километров от моря. Меня одну оставили на побережье в палатке и поручили сделать съемку побережья до пролива, это приблизительно 10 километров. За проливом был чукотский поселок — Красная Яранга. Тогда я не знала, что оставлять одного человека по технике безопасности запрещается. Мне не было страшно, но очень хотелось пойти в маршрут, я ни разу в жизни не была еще в настоящем геологическом маршруте, но мои мольбы и просьбы остались без ответа: кому-то нужно было остаться. Я осталась, и это меня спасло. Если бы я пошла с ними, не знаю, была ли бы я сейчас жива.

В дальний маршрут ушли самые здоровые и выносливые мужчины во главе с начальником отряда. Их было трое — Юра и двое молодых рабочих. Это были демобилизованные солдаты, которые тоже поступили в геологическую партию, чтобы заработать денег на дорогу домой. Во втором отряде было четверо: Михаил Иванович, Миля, Миша и Светлана, жена Юры. Этот отряд ушел на 7 километров, на ближние сопки. Юра и Светлана долго прощались и договорились, что, когда дальний отряд будет возвращаться, они встретятся в определенном месте и все вместе вернутся на базу, к тому месту, где осталась я.

Все ушли, и я осталась одна. У меня ничего не было — ни оружия, ни рации, был только багор, которым бьют китов, но его, если бы пришел медведь, я не смогла бы поднять. Но мне совсем не было страшно. Они ушли утром, я проводила их. Была фотография, которая запечатлела этот момент, как они уходят — семь человек. Назад вернулись только пятеро, но об этом я тогда ничего не знала.

Как только они скрылись, я взяла карту и пошла вдоль по побережью. Я шла не спеша, как на прогулке. Собирала гербарий, описывала особенности побережья, наносила на карту, любовалась красотой природы — суровым морем и яркими цветами, иногда отдыхала. Было очень хорошо и радостно на душе. Так я дошла до пролива. Он был не широкий, но довольно длинный, и я заметила, что в нем было сильное течение, которое выносилось в море. Я дошла до конца пролива. В конце течение было слабым, так что переплывать пролив можно было только в самом его конце. Я посидела на берегу пролива, глядя в сторону чукотского селения. Там люди, они и не знают о моем существовании, но мне не было грустно.

Отдохнув, я пошла назад, собирала цветы, пела песни, и мне было очень радостно. Я набрала большой букет удивительно красивых цветов. Такие я видела в субальпийских лугах на Кавказе. Вернувшись в палатку, развела примус, приготовила еду, чай, поставила букет. Я была дома. Работа была сделана, теперь мне оставалось ждать возвращения своих. Уже приближался вечер. Я застегнула палатку, залезла в меховой мешок и уснула.

Меня разбудил разговор. Говорили люди на чужом незнакомом языке. Мне стало страшно. Спросонья я не могла понять, кто это мог быть. Первая мысль была — американцы, шпионы. Америка совсем рядом. В окно просунулась голова — черная, мохнатая: «Чай, сахар, шпирт?» От сердца отлегло — это чукчи. Я быстро оделась и вышла из палатки. Их было двое — мужчина и женщина, одеты одинаково: в нерпичьих брюках, торбозах и кухлянках. Женщина уселась на один из черепов, укреплявших края палатки, и закурила трубку. Она не говорила по-русски. Мужчина немного говорил. Он объяснил мне, что они ищут своих оленей, предлагал тапочки из нерпы в обмен на спирт или чай. Я дала ему чая, а спирта, сказала, нет, хотя у меня была одна бутылка, которую мы оставили на день рождения Светланы. Я попросила их принести нам мяса. Они пообещали и ушли.

Прошел еще день, наши должны были вернуться через пять дней. К вечеру начался дождь, сначала небольшой, потом все сильнее, поднялся сильный ветер, палатка вздувалась, грозясь улететь. Тогда я решила укрепить ее. Прикатила все черепа китов, которые были рядом, и обложила ими палатку со всех сторон. Теперь палатка не вздувалась. Я закрылась на все пуговицы и уже не выходила. Дождь превратился в ливень. На море начался шторм. Льдины сталкивались, гремели, земля сотрясалась. Я лежала в теплом мешке и думала о Москве — о своей маленькой Юльке и о маме. Если бы она узнала, что ее дочь одна на берегу бушующего моря! Хорошо, что она ничего не знает.

Я уснула, а когда проснулась, моему удивлению не было границ. Я не могла открыть дверцу палатки, ее завалило снегом. Я выглянула в окошко — все белым-бело. Не было ни травы, ни цветов, кругом расстилалась снежная пустыня. Ветер свистел и выл, вздымая снежные вихри. Вот что значит пурга, о которой я только читала в книгах. Казалось, что Бог разгневался на кого-то и хочет смести с лица земли все живое. С трудом я открыла дверцу палатки и вышла из нее. В одну секунду я уже лежала, удержаться на ногах было невозможно. Перед палаткой возвышалась ледяная стена — море нагнало сюда льдин, и они нагромоздились друг на друга. Эта стена защитила меня от бушующего моря. Ледяная стена была метров восемь высотой, и все равно через нее переплескивались волны и обдавали палатку. Как меня не смыло в море вместе с палаткой? Я счастливая, я, наверно, родилась под счастливой звездой. Я ползком забралась в палатку. Там было тепло и удобно. Цветы, которые я собрала вчера, стояли свежие — просто чудеса. Расскажешь родным — не поверят, но все было так. В августе — зима. Хорошо, что я сделала съемку побережья.

Прошел еще день. Наутро меня поразила тишина. Ветер не выл и не свистел, светило солнце, ледяная стена была похожа на сказочный замок снежной королевы. Солнце сверкало на гранях льдин, снег слепил глаза. Море еще бурлило, но тише, шторм утихал, будто нечистая сила схватила жертву и успокоилась. Теперь скоро вернутся наши. Я проделала тропинку от палатки, утоптала снег перед палаткой, сделала несколько снежных человечков, падая спиной в снег. Я разговаривала с ними, это были мои новые друзья, с ними было весело. Солнце спряталось за сопку, и я решила лечь в мешок, почитать книгу и пораньше заснуть. Может быть, завтра придут наши — под снегом не видно пород, работать нельзя, они должны вернуться.

Было около пяти часов вечера. Вдруг я услышала шорох и стон около палатки — или мне это показалось? Я прислушалась. Стон повторился. «Кто тут?» — крикнула я громко, чтобы побороть страх. Кто-то стонал около самой двери. Мне было очень страшно, но я решила посмотреть. Я расстегнула палатку и увидела Михаила Ивановича. Он еле стоял, опершись животом на палку, босиком, мокрые брюки сползли от тяжести, и живот его был голый, лицо — обросшее щетиной и изможденное. Какое-то мгновение я, недоумевая, смотрела на него. Он начал падать, я схватила его за руку, но он упал и потерял сознание. Что случилось? Где все остальные? Я трясла его, но он молчал. Его голые ноги были синие. Он, наверно, умер. Меня трясло, руки не слушались. Я пыталась затащить его в палатку, он был очень тяжелый, но мне все же удалось затащить его. Я начала стаскивать с него мокрую одежду. Спирт, растереть ноги! Я стала тереть его ноги спиртом, они были ледяные и нисколько не согревались, тогда я решила влить ему спирта в рот, он сделал глоток. Живой. Я вливала ему спирт в рот маленькой ложечкой. Он сделал несколько глотков, открыл глаза и сказал: «Двое умерли». Я решила, что он бредит. «Кто умер, что вы сказали?» Но он опять впал в беспамятство и ничего не ответил.

Трясущимися руками я разожгла примус, согрела чай и стала поить его из ложечки. Он снова открыл глаза, приподнялся, взял чашку, но руки его не слушались. Я поила его, а он молча смотрел на меня. Я боялась спросить его еще раз — кто умер, о чем он говорил? Но он заговорил сам.

— Мы были по ту сторону ручья, когда начался дождь. Я предложил поставить палатку на высоком берегу и переждать пургу. Я знаю эти края, я прожил здесь шесть лет. Но меня не послушались, кто я — рабочий, а с рабочим разве нужно считаться? Они решили идти. Семь километров — совсем близко, мы успеем вернуться. Они пошли. Когда переходили ручей, вода бурлила, это был уже не ручей, а река, вода стекала с сопок и все прибывала. Миля бросил палатку с примусом и сам вымок до нитки.

Как только перешли ручей, они со Светой побежали вперед. Мы с Мишей не успевали за ними, Миша все время падал, я поднимал его, а сам еле шел, схватило сердце. Потом пошел снег, ветер валил с ног, мы не могли больше идти, решили зарыться в снег, как делают чукчи. Миша уже ничего не соображал, он, наверно, чувствовал, что не выживет, он полез в мешок головой вниз. Светлана пыталась привести его в чувство, заставила надеть теплые носки, застегнула его мешок. Его засыпало снегом, и он, наверно, задохнулся. Я снял ботинки, залез в мешок и все время проделывал дырочку, чтобы дышать. Я кричал им. Света и Миля залезли в один мешок вдвоем, у нас ведь было всего три мешка, они некоторое время откликались, но потом никто не откликался. Когда пурга кончилась, я вылез из мешка, свои ботинки не нашел, отрезал от мешка шкуры и замотал ими ноги, завязал ремешком от фотоаппарата и стал откапывать их. Сначала откопал Мишу, он был мертв, он как будто спал, свернувшись клубочком. Потом откопал Милю, он замерз, наполовину высунувшись из мешка. Света забилась где-то в глубине. Я разрезал мешок, она была жива.

Я нашел продукты, которые они бросили, звал Свету идти со мной, но она отказалась, сказала, что будет ждать Юру. Миля, оказывается, выходил искать продукты, не мог сутки терпеть голод, лез назад и замерз.

Я ушел, шел на шум моря, меня спас сахар, который ты положила мне в карман, я сосал его, и это давало мне силы, ведь мы ничего не ели три дня. Не знаю, как я нашел нашу палатку, я думал, что не дойду, шкуры разболтались, и я шел босиком, ноги ничего не чувствуют, наверно, я потерял их, но я жив, а что со Светой, нужно было ей идти со мной.

— Я завтра пойду ее искать. Вы мне расскажете, где она.

— Я нарисую тебе план. Налей еще чайку.

— Съешьте что-нибудь.

— Нет, я подожду, пока буду только пить. Уже поздно. Давай спать.

Я легла в мешок, меня трясло, мне не верилось, что все, что он рассказал, правда. Миля — такой крепкий мужчина, работал на стройке Университета, студент пятого курса, кажется, он был на фронте — как он мог умереть? Я никогда не видела смерть так близко, и мое сознание не хотело мириться. Три дня назад все они были веселые, бодрые и живые. А Светлана? Осталась на ночь с двумя трупами, может, и ее уже нет в живых!

Земля сотрясалась, льдины гремели, сталкиваясь друг с другом. Я задремала. Ужасный крик разбудил меня. «Татьяна, Татьяна, ты здесь!?» Это была самая страшная ночь в моей жизни. Я не могла уснуть, меня преследовали кошмары, мертвецы, живой Миля учил меня играть в преферанс, а стоило мне задремать, Михаил Иванович то и дело просыпался и судорожно хватался за меня руками, ему, наверно, снилось, что и я умерла, и он хотел проверить, жива ли я. Когда утром я причесывалась, я нашла два седых волоса. Это было мое первое боевое крещение, первое настоящее знакомство с жизнью.

Утром я начала собираться. Михаил Иванович нарисовал мне план, мне казалось, что все очень просто. Я оделась и пошла.

Не успела я отойти метров на пятьдесят, как услышала истошный крик: «Татьяна, Татьяна!» — точно такой же, как ночью, когда он схватился за меня спросонья. Я вернулась.

— Что с вами? Вам плохо?

Он схватил меня за руки, и в глазах его стояли слезы.

— Я знаю, ты погибнешь, не ходи, я не пущу тебя.

— Но как же Света? Может быть, она уже умерла.

— Она, наверно, уже идет сюда, Юра пришел за ней. Нет, я тебя не пущу.

Мне было стыдно, что я осталась, но я не могла оставить его одного в таком состоянии. Михаил Иванович чувствовал себя уже лучше, только ноги мучили его, они были сильно обморожены. Я несколько раз в день растирала их спиртом и укутывала в мех.

— Таня, ты спасла мне жизнь, если бы не ты, я бы умер. Не знаю, как я нашел палатку, больше чутьем, сколько я прошел, километров тридцать, наверно, а мы ведь были от тебя в семи километрах!

Мы пили чай, когда вдруг услышали голос Светланы. Она вошла сама, в ботинках и не очень усталая. Конечно, она поела и спала, а ботинки она не снимала, когда влезала в мешок, и это ее спасло. Я поражалась ее мужеству и смелости. Она провела ночь с двумя мертвецами среди снежной пустыни, и на лице ее ничего не отразилось, она смотрела на меня так, будто не случилось ничего особенного. Мне кажется, в ее характере, очень твердом и волевом, была какая-то доля жестокости, и это всегда отталкивало меня от нее. Она была простая, но несколько высокомерная.

Я помогла ей снять ботинки и тоже растерла ей ноги спиртом, она даже не захотела лечь, а села с нами пить чай. Она рассказала, как умирал Миля. Он захотел выйти, чтобы найти продукты, но ветер свалил его с ног, и он начал замерзать. Пока он лез в мешок, он замерз.

— Я тянула его за ноги и всячески подбадривала, потому что видела, что он окостенел и уже не может двигаться, а он вдруг запел громко и весело: «Легко на сердце от песни веселой»... — и умер. Мне тоже хотелось есть, я грызла ремешок от своей кожаной шапки. Я думала, что придет Юра, почему-то они не пришли. Утром я нашла продукты и карту и пришла довольно быстро.

К вечеру пришел второй отряд. Все они были живы и здоровы.

Татьяна Шабалина

записано в июне 1964 г.