Племянницы звали его «дядя Петро», внучки – «диденька», а из правнуков его помню только я. У меня хранится недокуренная им пачка папирос «Казбек», которые, по мнению моей прабабушки Тамары, и подорвали его здоровье, вызвав три инфаркта в 1983 году. 

Тот факт, что дед Петро курил с 9-ти лет, то есть – почитай с начала века, прабабушку не смущал. Родился он в 1897 году в Харькове, в семье мещанина Якова Федоровича Андрианова и его жены Марьи Григорьевны.

Печальный парадокс: будучи по природе своей мягким и добрым человеком с обостренным чувством справедливости, дед Петро всю свою жизнь был вынужден постоянно воевать и участвовал во множестве боевых действий. Еще в юности, совсем мальчишкой Петр Андрианов пошел добровольцем на фронт Первой мировой, где служил на одной из первых подводных лодок. Затем во время революции ушел с третьего курса экономического института и воевал с басмачами в Средней Азии.

Первым браком дед Петро был женат на дочери генерала Плюцинского, которая, в свою очередь, приходилась двоюродной сестрой жене брата мужа прабабушкиной сестры Галины. Нет, я и не прошу вас всерьез осознать эту степень родства и знакомства, просто такая заковыристая конструкция получилась – залюбуешься... В общем, первый брак Петра был неудачным, долго ли он продлился – не знаю; тем не менее, далекая тень Плюцинских маячит в нашей семейной истории: в комнате на улице Станиславского, принадлежавшей изначально вдове генерала, почти тридцать лет прожил Петр Андрианов с моей прабабкой Тамарой Каменской. Там годы спустя родилась и моя мама. Сейчас на месте этого дома стоит здание ИТАР-ТАСС.

В конце 30-х годов Петр Андрианов был заместителем постпреда Киргизской Республики в Москве. Познакомившись с Тамарой Каменской, молодой женщиной-врачом, только что окончившей институт, он влюбился в нее и сделал предложение. Тамара была женщиной с характером, кроме того – недавно развелась с деспотичным мужем, и не стремилась снова очертя голову кинуться в семейный омут. В тихой, но планомерной позиционной борьбе с ее многочисленными поклонниками прошло три года, пока Петр не победил – безоговорочно – покорив Тамару своей искренностью, безупречной интеллигентностью, прекрасным воспитанием, широтой души, умением ухаживать, и готовностью пойти ради нее и ее маленькой дочери Туси на все. К тому моменту он, конечно, уже развелся с Плюцинской и даже обменялся комнатами с ее матерью, которая переехала к дочери, предоставив таким образом ему отдельную, хоть и в коммуналке, площадь… Итак, Тамара дала согласие, они поженились. Это произошло 3 марта 1941 года.

Спустя буквально два месяца после свадьбы, Петра призвали на ежегодные территориальные военные сборы. Проводив его в Тульскую область, Тамара собралась было поехать с дочерью в Смоленск, к маме – в отпуск. Но в день отъезда ее дочери Тусе расквасили нос во дворе, поездка отменилась, и вместо этого Тамара позвала смоленскую родню к себе – в санаторий Солотча под Рязанью, где она работала после мед.института по распределению. 16 июня 1941 года Тамарина мама и две маленькие племянницы прибыли в санаторий; 22 июня Смоленск был практически полностью разрушен немецкой бомбежкой. На месте дома, в котором была комната матери, где должны были бы в это время находиться все, включая Тамару, образовались воронка.

Началась война. Петр Андрианов прямо с территориальных сборов был мобилизован и отправлен в 4-ю стрелковую дивизию на Ленинградский фронт командиром батальона 477 стрелкового полка. Ему стукнуло 44 года, в отличие от многих новобранцев он уже был опытным офицером. Старший лейтенант и командир батальона, прозванный соратниками «монахом» за аскетизм и скромность, он был избран председателем суда чести офицеров полка.

В сентябре 1941 года на Ленинградском фронте в районе Синявино началась первая операция по прорыву блокады. Перед батальоном Петра Андрианова была поставлена задача: в составе 477 стрелкового полка форсировать реку Черную и закрепиться на противоположном берегу.

26 сентября во время наступления он получил осколочное ранение в бедро, но продолжал командовать батальоном до завершения операции и выполнения задачи. Затем наступает тишина – судя по обрывочной информации, 4-я дивизия оказалась полностью отрезана от Ленинградского фронта и никакой связи с ней долгое время не было. Петр тяжело ранен 26 сентября, но попадает в госпиталь только 13 октября, спустя почти три недели. На его ране это сказывается совсем не в лучшую сторону.

В воспоминаниях его жена Тамара пишет, что по штампам на кратких военных письмах-треугольниках она вскоре поняла, что муж передвигается все глубже в тыл, куда отправляли только тяжелораненых. Но ведь он ей написал лишь о том, что легко ранен и лежит в госпитале, а в ближайшее время ожидает возвращения на фронт! И вот, когда пришло письмо со штемпелем города Кирова, она «как медик медику» написала начальнику госпиталя с вопросом о здоровье мужа. И получила ответ, что тот находится в тяжелом состоянии, поскольку после осколочного ранения бедра у него общее заражение крови (сепсис), и что уже два консилиума врачей дали заключение о необходимости ампутации ноги вплоть до таза. Петр находился между жизнью и смертью, но категорически не соглашался на ампутацию.

На операцию дед Петро так и не согласился. Пролежав в Кировском госпитале несколько месяцев, он все же выкарабкался сам и сохранил ногу. Напомню, что в те времена не было еще даже пенициллина.

В середине 1942 года он был признан нестроевым и направлен на интендантскую службу. Места его службы часто менялись, он передвигался по всей стране и, в конце концов, оказался в городе Горьком, где получил должность начальника штаба по интендантской работе. В 1944 году к нему в Горький наконец приехала семья, которую он не видел больше двух лет – жена со своей матерью, дочерью и двумя племянницами. С огромным трудом найдя им жилье – летний домик во дворе штаба – Петр переоформил на них свой продуктовый паек. Тамара вышла на работу в гарнизонный госпиталь. «Петр был исключительно щепетилен и честен на своей работе, – пишет она в воспоминаниях. – Для себя никогда ничего не делал и своим подчиненным такого не позволял. Картошка эшелонами отправлялась на фронт, а мама ходила за ней на рынок, покупала на последние гроши по три килограмма. Петр говорил: «Я хочу спать спокойно, и никто меня ни в чем не может упрекнуть. Мне положено казенное питание, как и всем военным, и я получаю достаточный оклад». Он был безжалостен к тем, кто злоупотреблял своим положением, и отправлял в штрафной батальон. При этом весь свой казенный паек он перевел на моих девочек, которые даже не были ему родными. Так прожили мы около года».

После войны Петр, Тамара и Туся вернулись в Москву – обживать комнату с провалившимся потолком в коммунальной квартире на улице Станиславского. Постепенно жизнь налаживалась, позади были самые тяжелые голодные послевоенные годы – 1945 и 1946. Тамара сделала себе туалетный столик из какого-то ящика, водрузив на него зеркало, постепенно приобрели какие-то стулья, коптилки сменились керосиновыми лампами… После долгого периода безработицы, Петр вернулся на довоенное место работы – начальником отдела в Цекомбанк, откуда в конце 50-х годов вышел на пенсию.

Жить они продолжали в комнате на улице Станиславского. Про коммунальное житье-бытье рассказывать не буду, кто не знает – тому уже не понять, а кто помнит, тому слова ни к чему. ...Когда дед Петро вышел на пенсию, в нем проснулась тяга к кулинарии, он обзавелся поваренной книгой и экспериментировал с самыми разнообразными продуктами, которые как раз появились в свободной продаже. Большим был специалистом по приготовлению дичи, готовил и мясо, и рыбу, и всегда накрывал на стол по первому разряду, ожидая жену к ужину. Когда же подросли маленькие внучки, Юлия и Ольга, к каждому их приезду готовился пир. Внучка Юленька в поэтическом письме к своей матери, дочери Тамары Тусе, пишет в начале 70-х годов:

«…Вчера была весь день у деда,

Помыла Ольгу и себя,

Чуть не скончалась от обеда:

Старанья все употребя,

Глаза смиренно опустила,

Себя на кухне усадила

И, помолившись на ходу,

Взялась покорно за еду.

Капусту слопала цветную,

Какой-то суп и огурец,

Кальмара, сыр, и, наконец,

В меня от сытости больную

Совали кекс и шоколад,

Но все был дедушка не рад!..»

Конечно, это юмористический стишок, но в целом, если добавить в описание гастрономически-вкусовых подробностей, то получится чистая правда: даже я прекрасно помню потрясающие прадедушкины застолья. Возможно, именно благодаря ему я до сих пор среди множества житейских соблазнов высоко ценю простой кайф вкусно и вдосталь поесть.

В 1971 году случилось чудо: деду Петро с бабушкой Тамарой дали ордер на отдельную однокомнатную квартиру. Двадцать пять лет прожили они к этому моменту в комнате вдовы генерала Плюцинского с постоянно меняющимися вздорными соседями. И вот, изучив ордер, Тамара поняла, что квартиру им предлагают в не самом подходящем районе – Дегунино, откуда ей будет очень далеко ездить на работу в Лужники. Обсудив ситуацию, они решили поменять ордер, подыскав вариант где-нибудь ближе к юго-западу, но неожиданно выяснилось, что для этого придется ждать две недели, пока выйдет начальник какого-то управления. Вдруг, всегда спокойный и рассудительный Петр, не имевший привычки спорить с женой, восстал. Чаша его безграничного терпения переполнилась, он не хотел больше ждать: пусть будет Дегунино, но прямо сейчас. Невиданная доселе ссора, вылившаяся в трехдневный обиженный Тамарин бойкот, его не переубедила, и они переехали в Дегунино. Это было, конечно, абсолютное счастье.

В 1977 году, на 80-летие Петра родилась правнучка Маша. Эта Маша – это я. Трудно писать так о себе, но – да, прадедушка очень меня любил, и это было взаимно.

Я хорошо помню его сидящим в любимом кресле на кухне с извечной папиросой. Табачный дым почему-то нисколько не мешал мне, ребенку, но прабабушка все равно старательно закрывала дверь из кухни в комнату. При каждой возможности я приходила и сидела у прадедушки на коленях. Потом он сажал меня на плечи, мы скакали с ним «гаёпом» вокруг стола, а я спрашивала его, почему у него «наверху пустая голова», имея в виду лысину. Дедушка посмеивался и обнимал меня крепко-крепко, как большую.

В 1983 году у деда Петро начались большие проблемы со здоровьем. Он много болел, за год пережил три инфаркта. 8 января 1984 года прабабушка снова привезла его в больницу с сердечным приступом. Врачи отправили ее домой, не пустив в палату, откуда Петр махал рукой, показывая, что хочет что-то ей сказать. Когда она позвонила в больницу через три часа, ей сообщили, что он умер.

***

Я – семейный архивист. Я привыкла к тому, что «идеальными» бывают только легенды о людях, а на деле – на любом солнце есть пятна. Как свято бы ни соблюдалось правило «о мертвых хорошо или ничего», но в семейной истории при ближайшем рассмотрении встречаются разные личности – неоднозначные, неидеальные, бывают даже неприятные. Что не расскажет родня, безжалостно откроют архивы. «Все мы люди», – кивают потомки, с пониманием читая о трудном характере и жизненных ошибках предков. Но в моей семейной истории есть один настоящий ангел – человек кристальной доброты и честности, о жизни которого нет ни разночтения мнений, ни неловких умолчаний, ни сочувственных оправданий. Это мой дед Петро – Петр Яковлевич Андрианов.