Для папы-ке и про него
Ярким солнечным утром мы сидим под кустом сирени в огромной, привезенной накануне грузовиком рассыпчатой куче песка. Солнце греет от всей души, но воздух освежает, не давая забыть о том, что на дворе всего лишь конец мая. Мы, дети, никуда не спешим, но и времени зря не теряем: скоро взрослые закончат завтрак и позовут нас в огород помогать – собирать каких-нибудь вредителей или рыхлить грядки. Потом надо будет заниматься уроками, после занятий обед и дневной сон, а там и до вечера рукой подать – так что нам надо успеть поиграть хоть немного.
Мы – тройка друзей. Деревенские думают, что мы все из одной семьи, но это не так. На самом деле наши родители дружат с незапамятных времен и вот уже которое лето подряд (нам-то кажется – всегда!) снимают дом с оранжевым крыльцом в маленькой деревне. Обычно за нами присматривают наши мамы – все три, а папы приезжают на выходные и в отпуск.
Я старшая, мне уже почти девять. Петьке летом стукнет семь, а Димон и того младше. Я не люблю показывать, что я взрослее. Мне кажется, это недостойно, ведь папа говорит, что выделяться надо умом. Если ты и в самом деле старше и сознательнее, говорит он, это и так будет заметно, зачем еще лишний раз напоминать.
У взрослых, конечно, своя жизнь, а у нас своя. Мы стараемся не попадаться лишний раз мамам на глаза, а они – не влезать в наши игры, пока нет необходимости, и в итоге все стороны довольны и занимаются чем хотят. Если б еще не все эти обязанности – уроки, огород, дневной сон – летняя наша жизнь была бы полностью безмятежна.
На оранжевом крыльце за сиренью слышатся шаги. Мы с Петькой переглядываемся – в огород на борьбу с вредителями страшно не хочется. Нечеловечески – как сказали бы в одной из недавно прочитанных мною книжек. Нечеловечески не хочется, смакую я про себя красивое словосочетание.
– Нечеловечески не хочется в огород, – обратилась я к сирени.
– Давай не пойдем, ну, – вскинул лохматую голову Петька.
– Рассердятся.
– Да ладно! – Петька был бунтарь. – Вот пойдем сейчас на задворки, и пусть себе сердятся.
– Расстроятся… – ответственно воззвала я к Петькиной совести.
– Да ну! На обратном пути мамам цветов наберем. На задворках.
Димон сосредоточенно копал под горой песка тоннель и населял его божьими коровками и снулыми бронзовками. Жуки то и дело расползались, но Димон был настойчив и заселял их в песчаную нору снова и снова.
– Драпаем! – зашипели мы на него хором. Подпрыгнув от неожиданности, он молча понесся за нами – по дорожке мимо окон, одетых в перекосившиеся резные наличники, пригнувшись, чтоб нас не увидели, через лужу – босиком по ледяной воде, взвившейся грязью меж пальцев ног, и за поворот – на задворки. На мокрые ноги моментально налипла и обсохла панцирем дорожная пыль.
На всякий случай мы обежали деревню аж до середины – чтоб нас не заметили из дома. И сели на обочину, где на границе дороги с полем обнаружилась лужайка дикого щавеля. Выщипывая щавелевый урожай, Димон запоздало пытался выяснить, что это нас так сорвало с места, и возмущался тем, что теперь ему попадет вместе с нами.
– …И уложат спать рррано, без костррррра! – говорил он высоким голосом, гордясь своей недавно обретенной буквой «р». – И без жженого сахаррррра!
– Димон, – покосился на него Петька, стремительнее любой гусеницы обгрызая кислые щавелевые листья. – Ты и так рано спать уйдешь. Ты ж вечером засыпаешь даже стоя, хошь с костром, хошь без!
– Так что ты ничего не теряешь. А нам костер не страшен! – ввернула я строчку из одного старого стихотворения, очень уж она подходила, про костер. – И мы не могли оставить тебя одного в песочнице. Без присмотра.
Димон надулся и приготовился скандалить дальше, но вовремя отвлекся на огромную желтую бабочку с хвостами, летавшую над полем в нескольких метрах от нас.
– Поймать? Ловить? – восторженно запищал он и поскакал по полю.
Мы с Петькой валялись на траве и грызли травинки, глядя в небо. Было немного скучно.
– Где же мы возьмем цветы? – поинтересовалась я.
– Да вона их сколько! – Петька не глядя обвел рукой пространство за своей головой, подразумевая, видимо, поле.
Я села.
– Алло, это пшеница, и она еще не выросла! А цветы где? Одуванчиков наберем? Лютиков?
Петька даже не пошевелился.
– Одуванчики полезные! – заявил он. Из них делают… мммм… мед!
– Но нам-то цветы надо, а не мед!
– Ну и фиг! Какая разница, папа говорит, главное – внимание!
– А мой папа говорит, главное – чтоб человек был хороший.
Петька задумался.
– Хороший – это если точно, то какой?
– Ну, добрый, вежливый… – я попыталась объяснить. – Чтобы никого не обманывал … Чтоб не хвастался, других не дразнил и не обижал, а еще чтоб смотрел вокруг и видел красоту мира…
Мой голос замер, и наступила тишина, только птица насвистывала где-то невдалеке, да из деревни доносились смутные голоса.
– Красота мира… – с сомнением протянул Петька. – А мой папа говорит, что мир только кажется огромным, а на самом деле весь состоит из малюсеньких деталек, которые вообще нельзя увидеть просто так.
– Это твоему папе, может быть, и нельзя! – я расстроилась, что Петька совсем не понял, что я имею в виду, и опять ему надо что-то доказывать. Доказывать мне тоже казалось недостойным. – А мой папа все видит! Мой папа вообще – волшебник!
– Да ладно, пфф! – прыснул Петька. – Скажешь тоже! Будто я его не знаю. Какой еще волшебник? Волшебников не бывает! Что он такое умеет, например? Исчезать?!
– Появляться! – огрызнулась я. – Иди в пень, Петька, вот нельзя с тобой разговаривать как с человеком... Эй, зырь, где Димон! Дииимооооон! А ну обратно!!!!!
Димона было еле видно – за бабочкой он ускакал через поле почти до самого перелеска, темнеющего на горизонте. Где-то там, вдалеке, шла железная дорога. Нам туда ходить строго не разрешалось.
– Погнали! – вскочил Петька с готовностью, восторженно оценив предстоящее приключение. – Если что, это наша обязанность – смотреть за мелким. Нам же за него влетит, если что, ну.
С криками «Дииимооон! Дииииимоооон!!!! А ну вернись! Туда нельзяяяяя!!! Ну щас догоооонииииим!!!» мы понеслись босиком по колючему еще с осени полю.
Догнали мы Димона уже почти на опушке. Он стоял на самой границе поля, где желтая солома заканчивалась, переходя в плотный дерн, и смотрел, не отрываясь, вглубь сумрачной лесной прохлады.
– Тыыы куда убежал! – закричал сердито Петька «взрослым» тоном. – Не слышал нас что ли?! Сюда нельзя! Мама нас заругает!
– А не крррричи на меня! – заверещал Димон, словно очнувшись. – Сами убежали из дома, а я сррррразу что?!! Я пррррросто посмотррреть!
– Еще как что! А если потеряешься?.. Что нам мама твоя за тебя скажет?! А ну домой!
Я вошла в лес. Крики тут же отступили на задний план, словно за моей спиной опустился занавес. В лесу было холодно. И…
– Петька, ну-ка глянь, че тут! – крикнула я, обернувшись.
Спустя полчаса с обожженными крапивой лодыжками мы стояли на той же опушке, глядя на свою деревеньку. Деревня выглядела странно маленькой и вся была как на ладони – вот как далеко мы ушли. Поход прошел не зря: каждый из нас держал по большущему букету ландышей, умопомрачительно пахнувших, прятавших в фарфорово-белой глубине своих колокольчиков разноцветные сердцевинки – красные, желтые, голубые.
Тут, на опушке, терпение Димона лопнуло окончательно, и он начал ныть: «Крррапиииивааа кусается!.. Колюююючкиии колются! Домооой хочу, мама вас заррругает», и мы с Петькой решили, что пора идти обратно.
К дороге мы вышли через Липу. Липа у нас классная. Димон, конечно, в этот раз на нее не полез, да и Петька тоже. Я сказала, что догоню, потому что у меня на Липе было одно очень важное дело, и они побрели потихоньку по дороге вдоль задворок домой. С дерева сквозь листву мальчики мне казались хрупкими, словно эльфы, в мятых рубашках и шортах, с зелеными пучками ландышей в руках.
Когда сидишь на развилке веток в вышине, тебя самого не видно, а ты можешь наблюдать не только за всей деревней целиком, но и за дорогой на станцию. По ней приходят с поезда те, кто приезжает из Москвы, и мой папа тоже – когда у него выходной. Я покрепче ухватилась за шершавую ветку, закрыла глаза, повернулась в ту сторону, сосредоточилась и загадала: «Чтоб папа приехал!» Старательно представила себе вид заросшей и покрытой лужами холмистой дороги, по которой идет, быстро шагая, папа в темно-зеленой штормовке, с большим рюкзаком. И открыла глаза.
Поначалу, сколько я ни вглядывалась в горизонт, все было совершенно обычно: удаляющиеся по задворкам Петька с Димоном, залитые солнцем холмы, блестящие лужицы в колеях. Тишина.
Потом на дороге вдалеке появилась маленькая темно-зеленая фигурка.
«Папа!!!!!! – завопила я, слетая с ветки липы. – Папа приехал!!!!!»
Галопом, стуча пятками по заросшей дороге, перепрыгивая через лужи и обогнав удивленных мальчишек, я неслась на околицу, чтоб успеть встретить папу, которого еще никто, никто-никто, кроме меня, не видел. |