Он любил ее без памяти.

Первый раз он обратил на нее внимание ярким сентябрьским утром. Опаздывал на лекцию, с ним это случалось – три раза выходил из дома, возвращался за проездным, потом за папкой с конспектами, потом за пропуском. Ясно было, что бежать по переходам бесполезно, опаздывает прочно на двадцать минут, ну так что же – он здесь преподаватель, студенты подождут. На выходе из «Библиотеки им. Ленина», поднимаясь по бесконечным лестницам в солнечную осень, он настолько углубился в свои мысли, что не услышал, как его окликнули. 

– Леонид Станиславович, здрасьте, – его потянули сзади за рукав, и он, обернувшись, встретился глазами с рыжеволосой девушкой. – Я бегу, думаю, опаздываю… А тут вы… 

Он не сразу вспомнил, что она из его студенток. 

– Доброе утро, – ответил он. – Что же вы опаздываете? Студентам опаздывать не положено.

– Проспала, – покаянно произнесла девушка. – Выспаться просто невозможно. Я сова, совсем сова.

Он шагал размашисто, ее каблучки постукивали торопливо и сбивчиво.

– Ложитесь спать пораньше, – посоветовал он. – Планирование времени – важная часть ответственности. И у сов, и у жаворонков, и даже у прямоходящих млекопитающих. 

– А вы?

– Что я?

– Ложитесь спать пораньше? – ей вдруг стало весело.

Они уже вышли на улицу, пройти до факультета оставалось совсем ничего – три минуты вдоль старинного здания красного кирпича. Чувствуя себя неловко, он старательно смотрел в сторону, внимательно на ходу следя за кирпичными трещинками стены.

– Какая осень, да? – девушка резко вдохнула воздух. – Золотая, по-настоящему золотая.

Он промолчал.

– Скажите, а экзамен у нас в конце первого семестра или в конце года? Я все хотела уточнить, но на лекциях неудобно, а в учебную часть никак не зайду.

Он тяжело вздохнул. Он не любил общаться со студентами вне лекций. Все, что он им должен дать, он дает в аудитории. Вот и сейчас, начали с осени, а закончили экзаменом, и он решительно не понимал, как ответить. 

– Учебный план утвержден еще в июле, неужели вы не удосужились посмотреть график собственных экзаменов? 

Девушка с трудом тянула тяжелую створку старинной двери. Он не стал помогать. Дождался, пока дверь распахнулась, быстро прошел внутрь, мелькнул пропуском, зашагал по широкой лестнице наверх. 

«Еще не хватало, чтобы мы вместе зашли в аудиторию», – подумал он в последний момент, но так оно и вышло.

– Здравствуйте, наша сегодняшняя тема… – громко и решительно начал он, чтобы сразу отсечь разговоры и настроить студентов на работу. – Просыпаемся! Напоминаю, что письменную работу по теме «Категории "правды" в «Поэтическом искусстве» Буало» я жду от всех до 10 октября. Экзамен по предмету – в летнюю сессию.

Девушка, занявшая место в первом ряду, поймала его мимолетный взгляд и кивнула. 

Он нахмурился. 

– Что там у тебя с Тоцкой? – они курили с Петькой под памятником Ломоносову, в сторонке от высыпавших на солнышко студентов.

– С кем?! 

– Говорят, вы сегодня вместе опоздали на полчаса на лекцию – ладно тебе, от меня-то можно не прятаться!

– Кто такая Тоцкая? – он сразу понял, о ком речь, но все равно спросил.

Петька ехидно улыбался. 

– Студенточка твоя, второй курс, газетчица. Тоненькая. Рыжие волосы, из хорошей семьи, сегодня – в светлом цветочном платье и сабо. Кстати, неплохо рубит в литературе –вполне приличные работы.

– Петь, – Леониду было не по себе от этого дурацкого разговора. – Я даже как ее зовут не знаю. 

– Елена, – подсказал Петька. – Проведенная вместе ночь еще не повод для знакомства, понимаю. – И хохотнул.

– Иди нафиг!

Он раздавил окурок, решительно пошел на факультет – было еще много работы.

…Он обнаруживает себя на улице, перед красной кирпичной стеной. Он трогает шершавые кирпичи пальцами. Не понимает, как здесь оказался. Начинается дождь.

Через пару недель после их первого разговора, по пути домой он вышел из метро Беляево, двинулся в сторону автобусной остановки и вдруг решил: нет, пойду пешком. Пройдусь. Погода – сказка, золотой сентябрь. Закурил сигарету и зашагал дворами, срезая путь по полудиким, словно не московским лужайкам. По дворам галдели дети, на узких дорожках ссорились автомобили. 

– Леонид Станиславович! – кто-то дернул его за рукав. 

И опять это была она.

– Лена? Здравствуйте.

– Здравствуйте! – Она улыбнулась. – Из университета? 

– Да, – у него в голове всплыл дурацкий разговор с Петькой. 

– А я тут живу, – она смотрела на него, наклонив голову. – На Арцимовича. А вы? 

– Что я?

– Какими судьбами?

– Я тоже здесь живу, – ответил он. – Что же, завтра не опаздывайте на лекцию, у меня первая пара, начинаем вовремя. 

– Репей, – она протянула руку и аккуратным движением отцепила колючий шарик с его полотняной сумки. – Где вы бродили? 

Он удивленно посмотрел на репей в ее руке.

– Даже не знаю.

– А вам куда? – Елена спросила уже почти ему вслед. – Может, нам по пути? 

– Мне еще в магазин.

«Разве я должен быть непременно приветлив? – размышлял он, шагая, не оглядываясь, вперед своими дворами. – Разве не может быть у меня плохое настроение или какие-то неотложные дела?»

Но никаких дел у него не было. Дома он разогрел вчерашний ужин (на сковородке съежилась жареная сосиска с полянкой фасоли), накрошил салат. Он уже привык к одиночеству и всегда считал его своим естественным состоянием – три года давнего и неудачного брака не разубедили его. Взяв книжку, устроился с тарелкой в кресле, просидел так весь вечер. К полуночи, как обычно, отнес посуду на кухню, помыл. Сковородку так и оставил – лень. 

С этого момента он стал обращать на нее внимание. Понимал – чем больше он старается подчеркнуть, что никак не выделяет ее среди других, тем больше это заметно со стороны. Теперь он чаще всего приходил на факультет заранее, спокойно читал в аудитории. Лена появлялась со всеми, садилась на свое любимое место прямо перед кафедрой. Задавала какие-то вопросы, сдавала работы – вместе с другими.

Весь ее второй курс они говорили только о том, о чем положено говорить преподавателю со студенткой. Но в каждом разговоре ему чудилось двойное дно. Как-то вечером, сидя на подоконнике в кухне, он курил в окно и вдруг подумал: «Не влюбился ли я в Тоцкую?» И сам ответил: «Нет».

Она нашла его в пустой аудитории, закрыла за собой дверь и сказала:

– Леонид Станиславович, мне кажется, нам надо поговорить.

Синие джинсы, футболка, коротко стриженные рыжие волосы.

– О чем, Лена?

– О том, что между нами происходит.

Он сделал удивленное лицо и посмотрел на нее в упор.

– Вы знаете, о чем я. 

Он промолчал.

– Леонид Станиславович, только не надо вот говорить, что вы ничего не замечаете! – она говорила почти шепотом, но эхо аудитории усиливало звук голоса. – Если вы скажете, что всё мне мерещится, тогда я просто выйду за эту дверь и так навсегда и решу для себя: померещилось.

Лена смотрела на него с вызовом. 

Он запнулся, вспомнив вечер на подоконнике.

– Не скажу. 

Он любил ее без памяти. По-настоящему без памяти, потому что памяти у него уже не было, она таяла с каждым днем. Еще немного – и ему придется наклеивать листочки с названиями на чашку, чайник, зеркало, как в ее обожаемом Маркесе. Это началось после того, как она ушла. Или она ушла уже из-за этого? Он не помнил.

Каждое утро он видел ее фотографию на письменном столе в комнате, брал ее в руки, всматривался. Короткие волосы, улыбка, цветочное платье. Она не позировала, он снял ее на «мыльницу» в отпуске. 

На следующее утро все повторялось. Однажды он не сразу вспомнил ее имя. И тогда на обороте фотографии появилась надпись: ЛЕНА.

Он часто просыпается рано утром, еще до рассвета. На будильнике возле кровати – шесть утра. Он долго смотрит на часы. 

6:00 утра, около станции метро Беляево. 

Он видит, как они вдвоем идут по утренней, залитой солнцем Профсоюзной. Он видит мост, Москва-реку. За столиком консерваторского кафе завтракают двое. Это они. 

…В аудитории яркий свет, студентов меньше, чем обычно – четвертый курс, начало второго семестра. Его голос наполняет зал, вытесняя шорохи и шепот студентов:

«…Вспомним описание свадьбы: «Длинное платье Эммы слегка волочилось по земле; время от времени она останавливалась, приподнимала его и осторожно снимала затянутыми в перчатки пальцами грубую траву и…» и… мммм… – Он замялся, потерял нить и внезапно понял, что не знает, чем заканчивается цитата.

– «и мелкие колючки репейника», – голос из зала, все с того же места перед кафедрой.

– Именно так, спасибо, Лена. – На секунду он оказывается на дорожке неподалеку от дома. И продолжает: – Проведем параллель с описанием похорон. Здесь мы наблюдаем…»

Елена в его кресле, скрещенные по-турецки тонкие ноги; Елена смеется, он читает ей вслух Зощенко, которого она – балда! – почти не знала; они играют в нарды – Елена проигрывает, проигрывает она плохо, нарды летят на пол, он утешает ее, гладя и целуя, и вот они уже на ковре, вдвоем, среди шашек и сброшенной одежды; Елена спит рядом с ним, волосы упали ей на лицо, и он осторожно, чтобы не разбудить, убирает яркую прядь в сторону. Даже во сне она прямая, смешная и задиристая. Он разглядывает ее. Она словно чувствует этот взгляд, прижимается к нему.

Он видит ее пальцы на рукаве чужой кожаной куртки, тонкое кольцо, его подарок – не обручальное, нет, просто для красоты. Сломанный ноготь на тонком мизинце короче остальных – вчера она прятала его под пластырем. 

Рука мужчины обнимает ее за плечи. 

Он давно уже не преподавал в университете. Ушел сам – когда почувствовал неладное, когда понял, что не может вспомнить текст лекции, которую читал студентам вот уже десятый год подряд.

Петька, испуганный верный Петька, с которым столько лет бок о бок, со школы, отвел его к знакомому врачу. Сперва таблетки от усталости, советы отдохнуть, снять стресс. Потом томография. Потом диагноз. 

Неоперабельно. 

– Но у меня же ничего не болит!

– Вам повезло. Просто повезло.

В конце концов ему пришлось согласиться: повезло. Повезло целиком, глобально, со всей жизнью. С другом Петькой, который верной тенью следовал за ним, приносил передачи в больницы, договаривался с врачами, находим какие-то немыслимые деньги. Со студентами, которые навещали его и развлекали, делая вид, что он все еще может дать им какой-то профессиональный совет. 

Он держит в руках фотографию – не понимает, что значит надпись ЛЕНА на обороте.

Спустя неделю после того, как он попал в реанимацию, когда врач лаконично сказал: «Сутки», Петька позвонил Лене. Она ничего об этом не знала.

Он очнулся.

Он ничего не чувствовал, ничего не понимал. Рядом – ее лицо, лицо с фотографии.

– Вы снова опаздываете, – сказал он.