Наша младшая сестра Ляля росла болезненной девочкой. Няня Наташа очень любила ее, баловала и ничего не давала ей делать по дому. Когда Галя уехала в Москву, у нас две зимы жила Аня Заварина, младшая дочь маминой сестры тети Ксении, она училась в одном классе с Лялей и дружила с ней. А родители ее, Валериан Павлович и Ксения Макаровна с детьми, уехали в Подмосковье, так как с такой большой семьей было невозможно прожить в городе.

На каждое лето Лялю отправляли к тете Паше, маминой сводной сестре (от второго брака ее отца, моего дедушки Макара), которая с мужем Василием Куприяновичем и дочерью Таней жили на хуторе. Он работал фельдшером, у них было свое хозяйство и дом. Раза два ездили к ним и мы с Галей. Вокруг необычайно красивая природа, лес, где было в изобилии грибов и ягод. Они держали корову, овец, кур и гусей, откармливали свиней. Тетя Паша и ее муж были очень хорошие и добрые люди, они тоже старались помочь нашей семье в тяжелое время.

Ляля после школы окончила техникум связи и работала на телеграфе по фототелеграммам.

Когда я училась в медицинском техникуме, я была влюблена в нашего молодого преподавателя гинекологии – Петрашкевича (теперь даже забыла, как его звали, кажется, Семен). Но страшно боялась, чтобы он не узнал об этом, не дай Бог, даже не подумал! При встрече скорее уходила или, завидев, что он идет, спешила в другую сторону. Такая была шляпа и скромница, за что и поплатилась.

В техникуме я проучилась три года. Все это время мы с моей подругой Марусей Шкубер продолжали заниматься физкультурой. Кроме того, помню, как мы все вместе с Лидой-рабфаковкой в течение месяца ходили на поденную работу – мыли сыры в подвале: наденешь спецовку, фартук из брезента, и с полки тебе туда навалят головок десять сыра, все покрытые сверху плесенью. Сваливаешь их в бак с водой (они не тонут), оттуда вытаскиваешь по одному и в специальной бочке моешь их мочалкой, а затем в сетке опускаешь в другую маленькую бочку с красной краской, потом этой сеткой выбрасываешь их на стол с бортиком – и вот он настоящий «голландский сыр». Чтобы стать душистым и вкусным, он должен созреть – «доспеть» в течение двух-трех месяцев в подвале на полке, стать сочным и приобрести свой вкус. Иногда кто-нибудь (нас там работало шесть человек) якобы случайно ронял головку сыра, и он раскалывался – весь сочный и душистый, и мы лакомились тогда им, сколько хочется. Помню, я после этой работы купила себе красивое шерстяное платье с отделкой и маме пушистый теплый платок.

Итак, учась в техникуме, я продолжала заниматься физкультурой, имела I разряд по гимнастике, медаль за бой на рапирах (фехтование) и значок «Ворошиловский стрелок». Записалась на прыжки с парашютом с самолета, но – увы! – меня не допустила медкомиссия, найдя глухие тоны в сердце, из-за чего я была очень расстроена, так как многие ребята и пятеро наших девушек-спортсменок были допущены и сделали по пять прыжков. Конечно, я им завидовала.

В техникуме в меня был влюблен Володя Пацановский, сын видного врача. И вот однажды он подходит ко мне и говорит: «Я должен уехать в Ленинград, туда переводится мой отец. Тамара, давай мы поженимся, и ты поедешь с нами! Переведешься в техникум…» Я не была в него влюблена, просто он был хороший мальчик, и я знала, что ему нравлюсь. Ребята звали его Пуся (от его фамилии). Такой высокий длинноногий блондин, воспитанный и тактичный. Я сказала ему: «Пуся, ведь мы оба учимся, что же мы должны сидеть на шее у твоих родителей? Я не могу этого сделать, тем более, окончив техникум, я должна помогать моей маме, ей пора уже бросать работу». Так мы и расстались.

Помню еще среди наших друзей Жана Соловья, он был латыш или эстонец, его настоящая фамилия, кажется, Нахтигаль, что означало в переводе на русский «соловей». Так его все и звали – Жан Соловей. Красивый стройный парень и хороший боксер, которого я попросила научить меня боксировать, а потом в ярости оттаскала за волосы, когда, не успев защититься, получила удар в лицо. На том и кончилась учеба. И вот однажды я сидела дома у открытого окна и вдруг вижу, что идет этот Жан под конвоем: два солдата с оружием с обеих сторон. Я очень удивилась и спрашиваю: «Куда это ты собрался?», а он говорит: «Я упросил своих конвоиров подойти на минутку, чтобы проститься с тобой навсегда. Меня сослали в Соловки за то, что я не выполнил своего задания. Я всегда любовался тобой, ты непосредственная и хорошая девушка, хотя и смотришь еще на мир через розовые очки. Но я не принадлежал себе, и теперь прощай навсегда». В это время конвоиры скомандовали: «Смирно, шагом марш!», он нагнулся и поцеловал мне руку, а я только успела поцеловать его в голову и крикнула вдогонку: «Жан, не переживай, все будет хорошо, ты вернешься!», на что он, не оборачиваясь, покачал отрицательно головой.

Я тут же побежала к Тане наверх и все ей рассказала, мы с ней всплакнули и решили, что, наверное, в «Динамо» все чекисты. Лучше бы мы оставались в клубе Дома Красной Армии. И действительно, может, это было бы и лучше, так как здесь же, в «Динамо», в меня влюбился начальник особого отдела Письменский и сделал мне предложение быть его женой, от которого я насилу отвязалась. Рыжеватый, с О-образными кавалерийскими ногами, с цепким взглядом, он повадился ежедневно – каждый вечер! – ходить к нам и сидеть часов до 10 (тогда ответственные работники обычно работали по ночам). И я, как только завижу его в окно, тут же через черный ход убегала к Тане наверх, а бедная мама должна была часами говорить с ним на разные темы.

Если я возвращалась и еще заставала его у нас дома, я здоровалась и тут же брала книгу и начинала читать, отвечая на вопросы «да» или «нет». Чего он только мне не предлагал: присылал рысаков, запряженных в сани с медвежьей полостью (как тогда ездили). Но я ему твердо отвечала: «С Вами я никуда не поеду». Прислал абонемент в театр на весь сезон. Ответ: «Я с Вами никуда не пойду». Тогда он говорит: «Ну, ходите с кем хотите, эта ложа за Вами». Говорит со спокойным видом, но глаза у него становятся металлические и как бы наливаются кровью. Мама была в ужасе и говорила мне: «Будь ты с ним повежливей, ведь он может посадить нас за решетку всех». Я отвечала: «За что, интересно? Что мы сделали такого? Чего он ходит, я его ненавижу». Был какой-то «звездный пробег» на мотоциклах с колясками, в котором он участвовал, опять предложил мне ехать с ним, говорил, что это очень интересно. Ответ был тот же. Он был назойлив.

Возможно, он проверял нашу семью, так как старался познакомиться с родственниками. Однажды, когда мама собралась ехать к тете Паше на хутор, он поехал с ней, познакомился также с моим двоюродным братом Всеволодом, сыном тети Ксении. Если он уезжал в командировку, то оттуда присылал мне письма в стихах с изъявлениями любви, которые мы с Таней читали и хохотали. Длилось это достаточно долго, и надоел он мне достаточно. Помню, как за несколько дней до Нового года проходило официальное посещение нашего «Динамо», приезжал даже Тухачевский (он был тогда командующим Западным округом). Были и спортивные выступления – гимнастические на снарядах (брусья, турник и т. д.). Я тоже выступала в женской команде.

А спустя несколько дней, перед самым Новым годом, был вечер с танцами. Играл духовой оркестр, и мы все – спортсмены и некоторые сотрудники – танцевали в огромном зале с натертым паркетным полом. Мы с Таней танцевали и радовались, как вдруг подходит ко мне этот Письменский и говорит мне: «Я хочу Вас познакомить с моей мамой. Я много о Вас говорил ей, и она приглашает Вас встретить Новый год у нас дома. Народу будет немного, наши знакомые и некоторые сотрудники». Я ответила, что никуда не хочу ехать, здесь мне очень весело и хорошо в своей компании. Пристал и не отходит: «Хочу встретить с Вами Новый год, и мама просила. Я отвезу Вас сам». Тогда я говорю: «Хорошо. Осталось полчаса до Нового года, я поеду с Вами, если Вы дадите мне честное слово, что через 15 минут после встречи Нового года привезете меня обратно. Иначе я не поеду». Он дает мне слово, и я еду с ним домой. Приезжаем – стол накрыт и ломится от разных вкусных вещей (в голодное время!). Тут и икра разного вида, и целый окорок ветчины. И гуси, и индейки, и конфеты, и т. д. Вероятно, хотел поразить меня тем, как богато он живет. Познакомил меня с матерью – приветливая, на вид симпатичная старушка. Через несколько минут пробило 12 часов, все подняли бокалы с шампанским и стали закусывать. Через 15 минут я сказала: «Выполняйте свое обещание, я поеду обратно, там меня ждут». Тут все начали вопить, куда да зачем и тому подобное. Говорю: «Я Вам обещала и выполнила Вашу просьбу. Теперь Вы, дав мне слово, выполняйте, иначе я поеду на трамвае». Извинилась, попрощалась, вышла в переднюю и оделась. Ему ничего не оставалось, как снова с металлическим блеском в глазах, делая невозмутимый вид, сесть за руль и отвезти меня назад.

Я с воодушевлением и удовольствием танцевала часов до двух, пока ходил транспорт, а потом мы с Таней поехали домой в сопровождении своих ребят.