Комната, где мы собирались жить с Петром, находилась на улице Станиславского в коммунальной квартире на втором этаже. За стеной обитала многодетная семья, причем число детей увеличивалось ежегодно и наконец дошло до семи человек (с родителями и лежачей бабушкой их было десять!). В третьей комнате жили две сестры — старые девы с ужасным характером. Про жизнь этой коммуналки и всех ее обитателей можно было бы написать отдельный роман, и, хотя это не входит в мою задачу, позже я расскажу немного и о них.

Немцы продвигались с неумолимой быстротой. Стремительно они подходили к Смоленску. Как рассказывала Ляля, горел уже низ смоленского телеграфа, а им все еще не давали команду выходить из здания. Только когда немецкие танки вошли в город, сотрудникам разрешили спасаться кто куда. Ляля с подругой под бомбежкой и градом пуль, где ползком, где перебежкой, где прячась за трупы людей и лошадей, добрались до железнодорожного вокзала. В это время как раз отходил последний эшелон с забитыми беженцами теплушками, куда невозможно было пробиться. Тогда они влезли на дверь вагона и оттуда прыгнули на головы в толпу. Если бы поезд захватили немцы, их расстреляли бы или взяли в плен, поскольку они были в военной форме. Где-то в пути они переоделись в деревенскую одежду, и когда поезд прибыл в Тамбов, их посадили в кутузку до выяснения личности. Там они просидели несколько суток, полуголодные и завшивевшие, после чего их привели в порядок и направили в действующую армию.

Из госпиталя меня отпустили всего на одну ночь, с тем чтобы утром я уже была на месте. Я обрадовалась, но заведующий автобазой, к которому я обратилась по поводу транспорта, сказал, что у него нет ни единой грузовой машины в распоряжении — все до одной ушли подвозить боеприпасы к фронту. Видя мое огорчение, он сжалился: «Единственное, чем могу помочь, — дать вам легковую машину, но чтобы она сразу, без задержек, вернулась обратно. Дорога не чищенная, и путь будет трудный».

Перед отъездом я сообщила в Облздрав, чтобы они начали подыскивать мне замену. По приезде в Горький мне удалось снять койку у матери одного из солдат, но с жильем в городе было очень плохо, с детьми никто не хотел пускать. Тут Фрида Моисеевна из санатория мне написала, что на место бывшего директора санатория Ходько прислали врача, который переселил маму с девочками в одну комнату, а сам занял нашу трехкомнатную квартиру и собирается снимать их с общественного питания (столовой для сотрудников), хотя я была в официальном отпуске и еще даже не подавала заявления об увольнении.